Вы здесь

“Кратчайший путь лежал через Дворцовую площадь”

пт, 01/02/2002 - 00:00
Михаил Масленников

Рукопись Михаила Масленникова - несколько машинописных листков на английском языке - сохранила его дочь Татьяна Михайловна Масленникова, которая в своё время открыла в Мадриде русский ресторан "Козак" (он существует и сегодня).

Михаил Александрович Масленников (1893, Саратов - 1991, Мадрид) учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета и в Николаевском кавалерийском училище. Во время Первой мировой войны служил в команде конных разведчиков и в Кабардинском и Черкесском конных полках, в гражданскую войну состоял при английской военной миссии. Уехал из России в 1919 г. Жил во Франции, в Монте-Карло, Алжире, Марокко, Испании.

В начале рукописи сказано: осенью 1917-го года Михаил Масленников собирается ехать во Владикавказ, где его начальник, генерал Половцев, назначен командующим войсками Северного Кавказа. Михаил только что вернулся в Петроград из отпуска и готовится вот-вот отправиться на Кавказ. Жизнь в столице, как ему кажется, идет своим чередом, не предвещая катаклизмов. Шестого ноября он идет домой к Александру Половцеву, который недавно был назначен послом в Мадриде и который должен передать Михаилу письмо для своего брата – генерала Половцева...

...Кратчайший путь лежал через Дворцовую площадь, на которую я в любом случае должен был зайти, чтоб забрать в Генеральном штабе мой билет на поезд.

На площади было непривычно много для того часа солдат, прохаживавшихся без всякой организации. У меня возникло ощущение, что происходит что-то странное и что присутствие стольких вооруженных солдат не случайно.

Дворец был окружен чем-то вроде стены, сооруженной из мешков с песком, высотой около 2-х метров. Но она не охватывала всего здания. Обычные охранники – на этот раз кадеты одной из военных школ – стояли по своим местам. Я зашел в мой бывший кабинет в Генеральном штабе и взял свои документы, не заметив ничего особенного. Все офицеры были новые, мне незнакомые, и я посчитал разумным не задавать лишних вопросов и не пытаться ничего выяснять. В мыслях моих я уже ехал в кавказском поезде. Я думал о том, что это моя последняя ночь в Петрограде, так что я сходил за письмом и в полседьмого был на обратном пути. Дойдя до дворца, я увидел порядочное количество фургонеток и около четырех-пяти рот, точнее говоря, соответствующее им количество вооруженных людей, явно ожидающих чьих-то приказаний. Они скорее походили на разрозненную массу отпускных солдат. Все кричали: «Долой правительство! Вся власть Советам!» Они все больше приближались к стене из мешков, никем не защищаемой. Охранники не реагировали.

Подстегиваемый любопытством, я без труда приблизился к одной из дверей, ведущих во дворец. Кадет-охранник отдал мне честь, и я вошел в один из залов, поднялся на второй этаж и очутился в главной галерее – очень длинной и широкой. Ее стены были покрыты портретами и батальными полотнами. Свешивались гигантские канделябры, но они не были зажжены. Мягкий свет шел от боковых ламп, расположенных на стенах. Несмотря на роскошь, общее впечатление было такое, будто находишься в осажденной крепости.

Около ста человек, половина военные, половина гражданские, бродили из угла в угол. Постепенно я начал понимать, что происходило на самом деле. Гражданские, очевидно, были членами партии большевиков, специально привезенными сюда. В их поведении воистину сквозил боевой дух, тогда как солдаты после шести месяцев волнений в Петрограде были дезорганизованны, расхристанны и небриты. Единственный охранник, кадет, стоял перед дверью в комнату, где собралось правительство Керенского; должно было начаться последнее заседание кабинета.

Внезапно группа примерно из тридцати солдат под командой лейтенанта вошла в галерею и прошла сквозь толпу к двери, закрывшейся за ними. Через несколько минут дверь снова распахнулась, и на пороге появились члены правительства, спешно надевающие свои пальто. Подгоняемые солдатами, они пересекли галерею и спустились по лестнице.

На следующий день я узнал, что их арестовали и посадили в Петропавловскую крепость.

Меж тем дворец все больше наполнялся солдатами, и я понял, что пора уходить.

Не привлекая ничьего внимания (на мне был плащ без знаков различия), я вышел на улицу и собрался переходить площадь. Но не дойдя и до середины, был арестован двумя солдатами. Оба были в подпитии: разумеется, дворцовые подвалы уже были обнаружены и победители наслаждались первыми трофеями.

В этот момент прозвучали выстрелы. Они донеслись с крейсера «Аврора», который пришел снизу по реке и бросил якоря поблизости от дворца. Сверху, с балкона 1-го этажа, донеслись истерические крики: «Скажите им, что дворец в наших руках!» Сейчас «Аврора» пришвартована на Неве, рядом с дворцом; официально провозглашено ее участие в «славном сражении» за Зимний дворец.

...Было три утра. В пасмурной ноябрьской ночи по всей площади слышались крики и выстрелы. Прошел слух, что женский батальон попытался контратаковать и был полностью истреблен.

Потом я слышал, что около пятидесяти женщин бежали через музей Эрмитаж, прилегающий к дворцу. Старые слуги снабдили их гражданской одеждой и вывели на улицу.

Двое солдат, задержавших меня, обсуждали, не прикончить ли меня тут же на месте. Один из них был типичным русским крестьянином. На нем была гвардейская шинель, очень потрепанная и с гербовыми пуговицами, болтающимися на нитках. Его опоясывала пулеметная лента. Лицо его, ясно выдававшее опьянение, постоянно меняло выражение. Оно напомнило мне о докторе Джекилле и мистере Хайде. Внезапно он вонзил в меня взгляд и произнес: «Я проткну тебя штыком, чтоб посмотреть на твою кровь, потому что ты из хозяев и пил нашу крестьянскую кровь». Когда он это говорил, то походил на настоящего зверя. Поняв, что все кончено, я показал ему мою рану на руке, полученную на войне, и сказал: «Ты ошибаешься, наша кровь лилась рядом на полях сражений. А что касается твоей крови, мне никогда в голову бы не пришло пить такую гадость». Выражение его лица тут же переменилось, и он принялся хохотать.

В это время арестованных кадетов и офицеров связывали телефонным кабелем и толкали под колеса фургонеток.

Пока его товарищ смеялся, солдат, что держал меня, не говоря ни слова, схватил меня за запястье и связал его с запястьем молодого, лет восемнадцати, кадета. У того было совершенно детское лицо. Он умирал от страха. Видя, что конец близок, я сказал ему: «Постараемся умереть как солдаты и мужчины. Рано или поздно тебя все равно бы убили на фронте».

Внезапно из темноты к нам бегом приблизился какой-то моряк. Он закричал мне: «Лейтенант, какого черта вы здесь делаете!» Это был мой пулеметчик из Черкесского батальона. Какой властью наделили его этой ночью, я не знаю, но он вытащил какой-то документ, показал его солдату, меня арестовавшему, и приказал ему освободить меня. Я сказал ему правду: я был лишь зрителем происходившего, а не защитником правительства Керенского; в качестве доказательства я продемонстрировал ему мой билет на Кавказ.

Задержавшие меня солдаты остались недовольны, крестьянин настоял на том, чтоб пойти с нами и проверить, куда мы направимся. Втроем мы пришли в гостиницу «Астория», где я снимал номер, и солдат остался в коридоре, чтоб караулить меня. Он заснул, и потом я его уже не видел.

На следующее утро «Правда» была единственной газетой, вышедшей в Петрограде. Заголовки сообщали об установлении нового правительства России – Совета народных комиссаров. Министры стали называться народными комиссарами. Следовал список имен; все они были известны.

Председатель: Ленин.

Комиссары: Троцкий, Зиновьев, Каменев и т.д.

Позже был создан новый комиссариат – Комиссариат по делам национальностей. Комиссар был неизвестен не только простому населению, но и нам, офицерам Генерального штаба: это был Сталин.

Женский батальон. Мадам Бочкарёва между генералом Половцевым и Михаилом Масленниковым

Генерал Половцев участвовал в формировании Женского батальона, о котором Михаил Масленников пишет так:

«Это была воинская часть, сформированная из женщин-добровольцев, которые сражались на фронте под командованием мадам Бочкаревой. Переодетая мужчиной, она воевала в пехотном полку, получила все медали за храбрость, какие только были возможны, и за два года дослужила от рядового до старшего сержанта. Несомненно, никто и подумать не мог, что это женщина. Это был типичный сержант-горлодер. В «славный» день падения Зимнего дворца примерно 150 этих женщин были, к сожалению, единственной активной защитой правительства Керенского; там они встретили ужасную смерть, изнасилованные и хладнокровно убитые победившим пролетариатом.
В качестве адъютанта я должен был контролировать обучение Женского батальона, проходившее под руководством инструкторов-мужчин».

Не все в этих записках совпадает с данными из других исторических источников. Например, Владимир Антонов-Овсеенко, руководитель штурма Зимнего дворца (репрессирован в 1939 г.), пишет, что батальон был организован летом 1917 г. «в защиту революции» из слушательниц женских курсов (в том числе знаменитых Бестужевских); при защите Зимнего серьезного сопротивления не оказал и сам не пострадал: женщины были обезоружены и отпущены. Он же пишет: «В Питере наши потери при захвате Зимнего были невелики. Пять матросов и один солдат убиты, много легко раненных; на стороне защитников правительства никто сколько-нибудь серьезно не пострадал».

Опубликовано в "Станции Мир" в феврале 2002