Вы здесь

"Иногда я русская..."

сб, 01/12/2001 - 00:00
Татьяна Масленникова

Больше 30 лет существует в Мадриде русский ресторан "El Cosaco". Для многих его посетителей это единственный "материальный" кусочек России, с которым они сталкивались в своей жизни. Какая это Россия, ведь у России так много обликов? Наверное, прежде всего такая, какой ее представляет и чувствует основательница ресторана Татьяна Масленникова.

Разговор – еще при выключенном диктофоне – как-то очень по-русски начался с политики. Потом от Путина, Керенского, царской семьи плавно перешел к семье самой нашей собеседницы:

– Мои родители познакомились в Париже. Мой отец был офицером, адъютантом генерала Половцева – того самого, что организовал женский батальон. Он был на 20 лет старше мамы. Маму привезли во Францию 6-ти лет. Отец хорошо помнил Россию. Он мне много рассказывал – и по-русски, конечно. У нас дома по-русски разговаривали. Но потом я во французскую школу пошла, потом в испанскую, потом вышла замуж за американца. И правду сказать, я по-русски очень мало говорю.
– Вам не приходится общаться с русскими здесь, в Мадриде?
–Нет, потому что когда я сюда приехала, здесь не было русских. А потом начали возвращаться «испанские дети», с кем-то я познакомилась, но как-то… не сошлись. А теперь вы все, молодежь, начали приезжать — другой мир.
– И с вашими детьми вы по-русски не говорили?
Нет, с ними – по-английски. У них, у всех четверых, американские паспорта. Мы и с мамой после смерти папы стали по-французски говорить.
– Вы читаете по-русски?
–Я могу. Но мне так трудно!
– Очень странно разговаривать по-русски с русским человеком и слышать, что он не читает по-русски… А классиков русских?
– По-английски и по-французски. Нет, я все-таки Пушкина читала по-русски. Я люблю читать. Столько хочется и по-английски, и по-французски, и по-испански прочитать, что все не успеваешь.
– А друзья у вас есть в России?
– Да, например, в Испании я познакомилась с сестрой Владимира Спивакова. Потому что сюда приезжала девочка, 8-летняя пианистка, со своей преподавательницей, и их обворовали. Я их пригласила к себе. Лизочка была здесь их агентом. И через нее в Москве я познакомилась со множеством музыкантов.
– У вас какое-то особое отношение к музыке?
– Я очень люблю музыку.
– И играете на чем-то?
– Нет. Я играла на рояле, когда была маленькой. Наконец я сказала родителям: я люблю музыку, у меня очень хороший слух, и я не люблю слушать то, что я играю. Но каждое воскресенье мы с мужем идем на концерт, у нас абонемент. Папина мать очень хорошо играла на рояле, а сестра его даже сочиняла композиции. Мой отец был очень дружен с Шаляпиным. И еще его другом был самый младший сын Льва Толстого – Миша Толстой.
– И вы много раз были в России?
– Я была там несколько раз. Сперва была с мужем в Петербурге в первые годы перестройки. Я нашла дом, где родилась мама. Мы были гостями генерального консула Соединенных Штатов, с которым очень дружим. И смешно: оказалось, что в доме, где родилась мама, теперь – американское консульство. А несколько лет назад мы были в Саратове. Мой дедушка, папин отец, был мэром Саратова, а в последние годы — членом Думы.
– Вы нашли там родственников?
– Нет, потому что отцовская семья была маленькая. У него был только один двоюродный брат, тоже офицер, который перешел на другую сторону, как он сказал моему отцу, по убеждениям. Я знаю, что потом он стал генералом. А все другие уехали из России.
– Каким было ваше впечатление о России? Вы чувствовали, что это – «ваше»?
– Когда я там, у меня часто возникает впечатление: да, это мое. Но это только когда я там. Нет, я не могу сказать, что я русская. Но, конечно, что-то тянет.
– Дочь двух русских родителей – наверное, русская?..
– Там есть много вещей, которые для меня очень чужие. Ну, конечно, каким я представляла Петербург, таким он и оказался. Пока я не вошла в дома. Когда вы приезжаете, вы видите красивый город – все так, как на картинах и в кино. А в повседневной жизни… Я хотела найти какой-то телефон. Нет телефонного справочника! (Не знаю, может быть, сейчас уже есть.) Это как-то жутко. Пошла я на рынок – потому что я всегда иду на рынок, куда ни еду – и там увидела… Не мне вам рассказывать, как было на рынке десять лет назад. Очень бедно, очень дорого для русских. А продают цветы – и видишь, что люди покупают цветок, хотя это очень дорого: они знают, что пойдут куда-то в гости… Без цветка они не пойдут. Это очень трогательно. Есть вещи, которые для меня… Потому что папа и мама всегда цветы дарили. Всегда, когда куда-то идешь, — цветы или бутылка шампанского. Вот эти вещи – они в сердце. Но есть и то, чего я не понимаю.
– Например?
– Мне было очень жутко, когда в Саратове мы пошли посмотреть дедушкин дом с официальными сопровождающими. Дедушкин дом – хороший особняк, где жили 5 человек с прислугой. Как только мы приблизились, из окон стали люди кричать: «Вот вы из мэрии, вы нам обещали квартиры уже столько лет назад. Где наши квартиры?! И мы три дня без воды!» и т.д. Я вошла и увидела очень красивую чугунную лестницу, но на куски развалившуюся и буквально веревками связанную. Мне стало так не по себе, что я не захотела входить, но мой сын вошел, и он мне сказал, что там человек тридцать или больше живет. И я бы еще поняла, если б там переделали, сделали бы квартирочки… Но нет, все как-то дико. Эти люди все-таки кончили школу, могут говорить как люди, ходят на балет, а живут – как в третьем мире.
– Да, представляю.
– А другие вещи мне близки. Русский человек все-таки очень сентиментальный, нежный. Внешне, может быть, он грубый, а внутри нет, не грубый. В Саратове мы ходили на встречу с мэром и, когда уже спустились, чтоб уходить, там была такая – ну вы знаете, все эти бабушки вроде привратниц, которые сидят там, не знаю, зачем, но сидят, – эта бабушка вскочила и меня расцеловала: «Вы, наконец, приехали!» Нигде не может такое произойти – ни в Испании, ни во Франции. Только в России может такая штука случиться. Вообще, русские люди – милые люди, но они могут быть зверьми тоже. Есть какая-то очень примитивная душа в русском.
– Забавно вы сказали про русских, какие они есть…
– Какими они мне кажутся!
– Какими они вам кажутся. А можете сказать, какими вам кажутся французы? Какими вам кажутся американцы?
– Да! Французы – интелектуальны. Мозгами думают, а не сердцем.
– А в России считается, что они, наоборот, — дон жуаны.
– Да, но дон жуаны церебральные, маркизы де сады и т.д. Французы и разводятся меньше: семья – это семья, а там есть истории, и у него, и у нее, все продумано. Мой отец говорил, что отличие русских (и испанцев!) от французов, и вообще европейцев, в том, что русскому или испанцу импульс извне, слово или поступок, идет в сердце – и и-иногда это доходит до мозгов, но не всегда, а немцам, французам, англичанам – сперва идет в мозги, а потом – и-иногда в сердце.
– А какие испанцы?
– Испанцы очень изменились с тех пор, как я их узнала. Они стали более европейцами. Они стали больше думать головой, меньше сердце
– А американцы?
– Там власть – это деньги. Я вышла замуж, и мы поехали туда. Никогда не забуду: однажды между друзьями заговорили о том, что один из них купил дом. «Джонни себе купил замечательный дом. Он заплатил полмиллиона долларов». В Европе об этом же говорили бы по-другому: «Джонни себе купил замечательный дом, это белый дом, он стоит на горе» и т.д. Вы не начинаете с денег!
– И ваш муж такой же?
– Нет! Поэтому он и живет здесь. Не все американцы такие. Америка – это большая смесь, там есть всякие люди.
– Как все-таки вы оказались в Испании?
– Я жила во Франции, а когда мне было 7 лет, мы переехали в Танжер. Во Франции после войны было трудно, мои родители торговали недвижимостью, и друзья им написали, что в Танжере бум. И там я пошла в испанскую школу. Потом я училась в Мадриде в университете, потом вышла замуж и поехала в Америку на 2 года, потом мы жили с мужем в Сенегале. Потом вернулись в Мадрид.
– Кстати, как вы познакомились с вашим мужем?
– Он служил в американском флоте и изучал русский язык. И всегда искал, с кем бы поговорить по-русски. В Танжере он познакомился с моими родителями. Как-то сказал им, что будет в Мадриде, и они: а у нас там дочь учится. Он хорошо тогда по-русски говорил. Я по-английски не говорила, так что мы начали по-русски.
– Вы учились журналистике, увлекались изящными искусствами. Как случилось, что вы открыли ресторан?

Книга рецептов русской кухни, написанная Татьяной, 1994 год

– Мои родители, когда у них уже все там в Танжере провалилось, открыли русский ресторан. Отцу всегда нравилась кухня. Мы с мужем пробовали заниматься разным бизнесом, и однажды знакомые сказали нам о пустующем помещении, подходящем для ресторана. Родители помогали нам советами и рецептами.
– Похоже, вас это увлекло? Вы даже написали книгу о русской кухне…
– Мы начали с очень маленького ресторана. Теперь там бар «El Cosaco». Потом перебрались в большое помещение. Столько всего за эти годы перепробовали! Столько экспериментировали! Испанцы, например, не понимают вкус гречневой каши. А кстати, когда я была в России, там нельзя было найти гречневой каши. Только в армии. Она была как икра. А я так понимаю, это была пища народа: щи да каша – пища наша. Гречневой каши нет! – это как-то странно было. Так вот, гречневую кашу испанцы не любят. Некоторые вещи, если ты не кушал их с детства, могут показаться какой-то странной комбинацией. Соленые огурцы не понимают. У меня нет в ресторане пельменей. Раза два-три сделала, говорят: «Это же равиоли!» Ну, а с блинами, пирожками, борщом – проблем нет.
– Я видела ваше меню — оно просто фантастическое!
– Ну, это мой муж очень любит – имена давать. Это фантазия – почему бы нет?
– А он тоже любит кухню?
– Он любит хорошо покушать. Но ничего не понимает в кухне. Хотя знает, когда что-то не так приготовлено… А вообще русская кухня очень богатая. Русская кухня, которой научили меня мои родители, — от Балтики до Средней Азии. Я, конечно, понимаю, что многие были недовольны централизацией, насаждавшейся Москвой, но…

И так мы опять вернулись к очень русской теме – к политике.

Галина Лукьянина
Опубликовано в декабре 2001 г. в "Станции Мир"