О личности переводчика: случай Андреу Нина

Опубликовано в журнале «Вопросы литературы», Nº2 (март-апрель), 2009, Москва

Наталия Харитонова (Автономный университет Барселоны)

В истории литературных связей Каталонии и России Андреу Нин (1892-1937?) – фигура поистине выдающаяся. Ему принадлежала одна из ведущих ролей в политической и социальной жизни Каталонии первой трети ХХ столетия[1] . Однако для литературной жизни этого периода имя Андреу Нина, пожалуй, имеет не меньшее значение благодаря его вкладу в дело перевода русской и советской литературы на каталонский язык[2] .

Андреу Нин родился в 1892 году в городке Вендрель, расположенном в провинции Таррагоны. Педагог по образованию, он несколько лет проработал школьным учителем, однако вскоре начал серьезно интересоваться политикой и предпринял первые шаги в области публицистики. В апреле 1921 года Нин входит в состав делегации испанской Национальной конфедерации труда, приглашенной для участия в работе III конгресса Коминтерна и конгресса, посвященного основанию Интернационала красных профсоюзов. Нин прибывает в Москву, где на предложение работать в секретариате Профинтерна отвечает согласием и решает остаться в столице Советской России. За почти девятилетний период жизни в Москве, с 1921 по 1930 год, он получил большой организационный и политический опыт в структурах Профинтерна. Кроме того, Нин вступил в коммунистическую партию Советского Союза и был избран депутатом Моссовета. Тем не менее, когда в стране изменилась ситуация и начались политические процессы, факт открытой поддержки Нином оппозиции поставил в 1926 году точку в его успешной карьере в СССР. Нин был отстранен от работы в Профинтерне, за ним был установлен надзор, а еще четыре года, которые он провел в Москве, в значительной мере были посвящены тому, чтобы добиться у властей разрешения на выезд из России вместе с семьей – женой и двумя дочерьми, в чем изначально ему было отказано.

Вернувшись на родину, Нин с головой погружается в политическую жизнь Каталонии, которая в годы испанской республики переживает настоящий подъем национального движения. В сентябре 1935 года Нин становится одним из основателей новой партии, Рабочей партии марксистского единства (ПОУМ), родившейся благодаря слиянию Рабоче-крестьянского блока (БОК) и Левых коммунистов (ИСЕ). Он принимает участие и в новых автономных органах власти Каталонии. Так, в 1936 году при создании первого Совета Женералитата правительства Каталонской автономии Нин был назначен советником юстиции. Этот пост, однако, он занимал недолго и покинул его уже в декабре 1936 года из-за разногласий ПОУМ с политикой республиканского правительства и Народного фронта. Нин и его партия стали объектом резкой критики со стороны правительства.

Дальнейшие события, развернувшиеся летом 1937 года, приобрели трагический оборот: Нин был тайно арестован, перевезен в Алькалу-де-Энарес, где его подвергли допросам и пыткам, а затем расстреляли. Кроме того, чтобы оправдать исчезновение Нина, в прессе развернулась кампания по его обвинению в сотрудничестве с Франко и фашистами, обвинению более чем серьезному, в период гражданской войны в Испании. Современные исторические и журналистские расследования сходятся в том, что ведущую роль в похищении и убийстве Нина сыграли агенты НКВД, преследовавшие цель уничтожения политической оппозиции ПОУМ линии республиканского правительства[3] . Точная дата смерти Андреу Нина, как и место его захоронения, неизвестны до сих пор.

Следует отметить, что судьба Нина имеет общие черты с судьбой других западных интеллектуалов и политиков, на которых поистине магнетическое воздействие оказали Октябрьская революция 1917 года и появление на карте мира нового государства – страны Советов. Одним из таких интеллектуалов был француз Пьер Паскаль (1890–1983), который, вернувшись во Францию из Советской России в 1933 году, подобно Андреу Нину, посвятил себя переводу русской литературы, став со временем одним из ведущих французских славистов[4] . Тем не менее существенным различием в судьбе этих двух персонажей является именно отсутствие политической деятельности в жизни Паскаля по возвращении во Францию, а ведь именно активное участие Нина в политике своей страны и оппозиция сталинскому бюрократизированному коммунизму определили трагический финал его судьбы. К этому следует добавить, что политические взгляды Нина в значительной мере сформировали и его понимание литературного процесса в Советской России, что, безусловно, не могло не отразиться на его переводческой деятельности, прежде всего, на выборе литературных произведений советских авторов для перевода.

***

Нельзя сказать, чтобы ситуация с переводами русской литературы в Испании первой трети ХХ века радикально отличалась от ситуации в других европейских странах. Наряду с переводами русской классики, в первую очередь Достоевского и Толстого, активно переводятся произведения современных советских писателей: Горького, Эренбурга, Сейфуллиной, Серафимовича, Аверченко, Лавренева, Леонова, Катаева, Ильфа и Петрова, Федина и Гладкова. Хиль Касадо отмечает, что «самый поверхностный подсчет на основе “Общей испанской библиографии” с 1920 года по июль 1936 года дает общее число 222 произведений и изданий наиболее известных авторов рассказов и романов (мы считаем два издания одного и того же произведения как два наименования), не считая полного собрания сочинений Достоевского»[5] . Эти данные отражают значительный интерес испанского читателя к русской и особенно советской литературе, в основе которого лежит пристальное внимание к формированию новой литературы в Советской России. Также необходимо иметь в виду и одновременную последовательную политизацию литературы, и процесс перехода от «чистой литературы» к литературе политически и социально ангажированной в самой Испании.

Напомним, что конец ХIХ – первые десятилетия ХХ века отмечены новым расцветом художественной литературы на каталонском языке, последовавшим за консолидацией идей национального самосознания, расцветом, прежде невозможным по ряду очевидных причин исторического и политического характера. К этому следует добавить, что развитие литературного процесса в Каталонии двадцатых годов ХХ века имеет свою специфику.

Так, в 1925 году в каталонских литературных кругах широко обсуждалась проблема национального романа, а критики напрямую заявили о необходимости создания современного романа на каталонском языке. Писатель Жузеп Мария де Сагарра в статье «Страх перед романом» писал о том, что широкая читательская публика «решительно требует, криком кричит, чтобы ей дали романы»[6] . Карлас Риба, филолог и литератор, в эссе «Поколение без романа», продолжающем дискуссию, пишет, что страх молодых каталонских авторов перед романом может объясниться отсутствием в каталонской литературе «прочной моральной культуры»[7] , которой отличается литература других стран Европы. Любопытно средство, которое предлагает здесь Риба для устранения этого недостатка. По его мнению, для того, чтобы дать импульс к формированию устойчивой национальной традиции романа в Каталонии, необходимо перевести произведения лучших зарубежных авторов на каталонский язык. Таким образом, одна из важнейших задач каталонского издательского дела, и в частности издательства «Проа», для которого Андреу Нин выполнил ряд переводов русской литературы, заключалась в том, чтобы представить шедевры зарубежных писателей «универсального духа» как своего рода ориентир для будущих произведений национальных авторов.

Другим фактором, необходимым для понимания общей ситуации в каталонской словесности первой трети ХХ столетия, как пишет Жорди Кастельянос, стал распад литературного движения девятисотых годов – ноусентизма, ориентированного на элитарную публику. Во время диктатуры Примо де Ривера происходят заметные изменения позиций каталонских литераторов. На первый план теперь выходит создание литературы, отражающей актуальные проблемы каталонского общества, более доступной читателю из среды мелкой и средней буржуазии. Однако не следует думать, что речь идет о социальной литературе, в основе которой лежит проблема противостояния классов. Если в творчестве испанских авторов того же времени сформировалась тенденция социального романа и в полной мере дала о себе знать концепция политически ангажированной литературы, проблематика каталонской словесности этого периода заключалась прежде всего в пристальном внимании к национальному вопросу. Подобная ситуация в каталонской литературе, по мнению Ж. Кастельяноса, была непосредственно связана с отсутствием в Каталонии сильной коммунистической просталинистской партии[8]. Заметим, что и попытки Москвы организовать национальную секцию Международной Организации Революционных Писателей в Каталонии закончились полным провалом[9] , в то время как в Мадриде сформировалась группа журнала «Октубре», в деятельности которой приняли участие многие яркие испанские романисты и поэты, среди них Рафаэль Альберти, Мария Тереса Леон, Рамон Х. Сендер, Сесар Арконада, своим творчеством отдавшие дань социальной и политически ангажированной литературе. Безусловно, организации, связанные с международным движением революционных и пролетарских писателей, а также их органы печати являлись своего рода инструментом для трансфера концепций советской литературной критики на Запад. Но в политической панораме Каталонии роль ориентированных на СССР коммунистических организаций была невелика; среди литераторов также не прижились идеи политической ангажированности.

Обозначенные выше факторы не могли не отразиться и на ситуации с литературным переводом с русского языка в Каталонии. Из русской классики произведения Достоевского и Толстого, безусловно, занимают привилегированное положение как шедевры мировой психологической литературы, отвечающие выше описанной потребности в «образцах» жанра. Именно Нин перевел «Преступление и наказание» Достоевского (роман опубликован в 1929 году), а затем, четырьмя годами позже, появляется «Анна Каренина» Толстого. При этом сам факт прямого перевода с русского языка особо выделялся и подчеркивался издателями. Это неслучайно, так как большинство переводов русских авторов на испанский в то время выполнялись с французского языка, в силу того, что число переводчиков, обладающих необходимым знанием русского, было весьма ограниченным.

Современники высоко оценили осуществленный Нином труд. Драматург Жуан Пудж-и-Ферретер в 1929 году писал: «это, к чести его самого и нашей словесности, первый переводчик с русского языка на каталонский. Он насквозь пропитан русской культурой – владеет языком, выступал с речами на русском, собирается перевести на русский произведения наших авторов, но никогда он не относился с небрежением к [всему] каталонскому, напротив, вдали от нас он постоянно читает наши книги и находится в курсе нашего литературного движения» [10].

Что касается советских авторов, с одной стороны, на каталонский они переводятся гораздо меньше, чем на испанский, с другой стороны, сам список авторов резко отличается: здесь нет ни Гладкова, ни Горького. Каково же было видение советской литературы у самого Нина? Обратимся к его эссе, где он выступает в роли литературного критика и знатока советской литературы.

В 1934 году Нин опубликовал в журнале «Ревиста де Каталунья» статью «Расцвет и упадок советского романа»[11] (название говорит само за себя), где в систематической форме он изложил свое критическое представление о состоянии современной советской литературы.

Нин открывает свое эссе хорошо известной цитатой об определении сознания бытием. По мнению Нина, ход развития русской советской литературы подтверждает эту идею Маркса. Революция изменила радикальным образом русское общество, однако, прежде чем будет достигнута подлинная цель революции – социализм, необходимо преодолеть переходный период, когда все силы народа сосредоточены на процессе построения нового строя. Отсутствие культуры у строящих социализм рабочих и крестьян не позволяет им создать в первые годы революции свое искусство, для этого им требуется помощь интеллигенции. Интеллигенция же оказалась беспомощна в новой ситуации, потеряла ориентиры и заняла враждебную позицию по отношению к революции. Нин критически относится к литературе белой эмиграции, которая, на его взгляд, демонстрирует свою ущербность и полное отсутствие творческого импульса.

Постепенно зарождается новая литература, литература пролетарская, которая отвечает потребностям эпохи: «Создание новой литературы определяется не декретом свыше, это результат длительного и болезненного процесса, параллельного трансформации экономической структуры, материальной базы общества» (c 105). По мнению Нина, новая пролетарская литература является реакцией на абстрактный психологизм, в ней внутренний мир человека не рассматривается как некая застывшая данность, определенная природой. Это литература, вдохновленная оптимизмом, верой и творческой силой пролетариата: «Это, наконец, роман о человеке, о человеческом коллективизме, кующем новые формы производства, которые ведут к созданию нового человека. Поэтому в качестве центральной фигуры мы находим в ней человека, его внутренний мир, его эмоции. Итак, советская литература реалистична, но ее реализм – не тот реализм аристократических и буржуазных авторов, которые считают неколебимой социальную реальность, а реализм активный» (c. 107).

После теоретического введения Нин переходит к описанию основных этапов процесса зарождения и расцвета советского романа, который приходится на 1923–1927 годы. Благоприятная ситуация с романом в советской литературе существовала до 1928 года: после изгнания из партии левой фракции, возглавляемой Троцким, в СССР консолидируется централистская партийная бюрократия, которую отличает «антимарксистская политика», свойственная сталинизму. Литература по своей природе не может создаваться по заказу партии, так как роман – это художественное выражение действительности. Поэтому политика партии в области советской литературы после 1928 года привела к полному упадку. Писатели пишут «в ящик», а литературная жизнь подобна «безрадостному пустырю». В такой ситуации новое возрождение советского романа возможно, но только при условии, если борьба с бюрократической диктатурой сталинизма будет иметь успешный исход.

В этом эссе Нин рассуждает как сторонник коммунистической доктрины, при этом очевидно, что в вопросах литературы он занимает позицию, которая в известной мере определяется взглядами Льва Троцкого, изложенными в книге «Литература и революция». Нин также прибегает к цитатам из книги очерков о советской литературе Вячеслава Полонского, которую перевел на испанский язык[12] . Можно отметить, что в своем описании литературного процесса Нин ближе Полонскому, чем Троцкому, но, что касается создания нового советского романа, Нин следует Троцкому, который писал: «пролетариат взял власть для того, чтобы навсегда покончить с классовой культурой и проложить пути для культуры человеческой»[13] . Тем не менее Троцкий отстаивал тезис о невозможности существования пролетарской культуры, определяя современный период развития советского искусства как переходный. Полонский в своей книге пишет о том, что пока пролетарская культура полностью не оформилась, однако уже можно говорить о некоторых ее элементах. Нин неоднократно подкрепляет свои рассуждения ссылками на вышеупомянутый текст Троцкого и отмечает, что процесс формирования нового сознания был длительным. Несмотря на это, он пишет о вполне конкретной, сложившейся пролетарской литературе.

В эссе Нин критически отозвался о литературной политике Сталина – подобное отношение впоследствии стоило ему жизни. Хотя Нин рассуждает о материях вполне эстетических, все же он остается политиком и не упускает возможности раскритиковать существующий в СССР режим. В 20–30 годы ХХ века, как в Европе, так и в Советской России, литература и политика сосуществуют в особенно тесном взаимодействии. В политике Нин весьма близок троцкизму. Он состоял в личной переписке с Троцким, как троцкиста его определяли и советские «товарищи». Однако напрашивается необходимое уточнение: сам Троцкий после исчезновения и смерти Нина писал, что каталонский политик протестовал после своего определения как троцкиста, а в начале 1933 года между Троцким и Нином произошел разрыв из-за разногласий по ряду существенных вопросов[14].

***

В своем эссе Нин называет имена писателей, по его мнению, «подлинных создателей» советского романа. В основном это попутчики: Всеволод Иванов, Борис Пильняк, Федин, Бабель, Леонов, Сейфулина, Олеша, Никитин, Тынянов, Шкловский, Неверов, Шагинян, Яковлев[15] . Пишет он и о группе пролетарских писателей: Гладкове, Фадееве, Фурманове, Либединском, но одним из лучших произведений пролетарской литературы, на его взгляд, стала книга Богданова «Первая девушка» – «прелестная повесть»[16] .

Для перевода Андреу Нин выбирает произведения Пильняка, Зощенко и Богданова. Что заставило его сделать именно такой выбор? С одной стороны, Нин переводит писателей-попутчиков, с другой Н. Богданова – «пролетарского» автора, который, несмотря на многочисленные переиздания его книги, не стал представителем элиты провозглашенного позже социалистического реализма, а сама повесть не стала частью канона советской литературы.

Из многочисленных произведений Бориса Пильняка Нин переводит на каталонский (1931) роман «Волга впадает в Каспийское море»[17] . В предисловии к роману Нин не упускает возможности подвергнуть критике политику ЦК Компартии по отношению к писателям-попутчикам. Он выступает с обвинением сталинской бюрократии в нетерпимости к «промежуточным идеологическим формам». Эта политика, по мнению Нина, привела к тому, что былой расцвет советской литературы сошел на нет, а ему на смену пришли произведения «серые, официозные, пресные, при крещении нареченные пролетарскими»[18] . Нин считает, что нападки на Пильняка лишены каких бы то ни было оснований, а переведенный им роман является «самым красноречивым доказательством несправедливости этого обвинения»[19] .

Перевод повести Николая Богданова «Первая девушка» был опубликован в 1935 году. Богданов рассказывает о жизни молодой крестьянки, первой в своей деревне вступившей в комсомол. Главной же темой повествования становится свободная любовь – один из идеалов, провозглашенных революцией. Эта тема, важнейшая для европейского романа первых десятилетий ХХ века, находит свое воплощение и в каталонской литературе. Так, примером романа такого рода может служить «Фанни» (1929) Карласа Сольдевилы. Неудивительно, что Нин выбирает это произведение Богданова для того, чтобы представить его каталонскому читателю. Самым интересным и, возможно, наиболее поучительным для Нина в этом романе становится зарождение нового типа любовных отношений в новом обществе. В предисловии Нин определяет этот роман как пролетарский, но свободный от недостатков, присущих «отдельным жалким образцам, к несчастью, слишком обычным для этого литературного жанра»[20] . По мнению Нина, это объясняется тем, что переведенный им роман представляет собой актуальную человеческую проблему, а не написан по указанию «политической бюрократии»[21] . Этот последний комментарий обнажает комплекс проблем, который можно назвать определяющим при выборе именно этой повести для перевода. Безусловно, некоторую роль играют собственные литературные предпочтения Нина. С другой стороны, при дефиниции лучших советских романов Нин делает упор именно на «человеческой» составляющей содержания. Цитата из пролога к «Первой девушке» свидетельствует о том, что повесть в полной мере соответствует этому идеалу. Однако, очевидно и то, что даже после своего возвращения в Каталонию Нин с пристальным вниманием продолжал следить за событиями в Советском Союзе. Будучи ярым противником партийного управления литературной жизнью и ее бюрократизации, он не мог с одобрением принять концепцию литературы социального заказа.

Третьим автором, сборник рассказов которого был переведен Андреу Нином и опубликован в 1936 году, был Михаил Зощенко[22] . Для Нина Зощенко является одним из немногих сатирических авторов современного поколения советских писателей: «Зощенко с улыбкой стоит на обочине великой эпопеи революции или набивает на ее ткани неизбежные гримасы»[23] . Нин отмечает, что, несмотря на то, что представленный Зощенко образ общественной жизни Советской России, хотя и карикатурен, но полностью соответствует действительности.

***

Выбор авторов и текстов для перевода определялся рядом факторов. С одной стороны, это общий литературно-исторический контекст Каталонии 20-30 годов, где востребованными оказываются переводные произведения, послужившие некими ориентирами при создании национального романа. Предпочтение отдается психологической прозе. Этим, безусловно, определяется интерес к романам Достоевского и Толстого. В этом случае, решающим фактором становится именно национальная литературная ситуация.

Не меньшее значение имеет личность переводчика, его предпочтения и политические убеждения. В Каталонии этого периода пролетарская литература, связанная с коммунизмом ортодоксального толка, оказалась на периферии культурного сознания. Этим отчасти объясняется то, что переведенные Нином, полититком-антисталинистом, советские авторы были совсем не теми, кого привечала на том момент официальная критика. Переводы Нина – полемическое высказывание, вписывающееся в общий ход литературно-политических дискуссий по проблеме пролетарской и «управляемой» литературы, которые развернулись в Советской России.

***

1. О жизни и деятельности Андреу Нина см.: Solano Wilebaldo. Andreu Nin. Assiag biogràfic // Andreu Nin. Els moviments d’emancipació nacional. París: Edicions catalanes de París, 1970. Elorza Antonio, Bizcarrondo Marta. Queridos camaradas. La Internacional Comunista y España, 1919-1939. Barcelona: Planeta, 1999/

2. О переводческой манере Андреу Нина см. статью: Kharitonova Natalia. Nin, traductor del rus. Algunes qüestions // Els Marges, 74 (tardor de 2004).

3. Подробно об этом см.: Casals Xavier. Operació Nikolai: innovación o confirmación? // L’Avenç. 166 (gener 1993). P. 38.

4. Кере Софи. «Пьер Паскаль (1890–1983) и «Красная Россия»: о борьбе и воззрениях французского большевика». Устное выступление во Франко-российском центре гуманитарных и социальных наук. 2008, апрель.

5. Casado Gil Pablo. La novela social española. Barcelona: Seix Barral, 1973. P. 133.

6. Цит. по: Arnau Carme. Crisi i represa de la novella // Història de la literatura catalana, dirigida per Martí de Riquer. Part moderna. Volumen X. Barcelona: Editorial Ariel, 1987. P.17.

7. Ibidem. P. 14 –15.

8. Castellanos Jordi. Literatura catalana i compromís social en els anys trenta // Els Marges. 69 (gener de 2002). P. 14.

9.. Об этом подробно см.: Kharitonova Natalia. Escriptors compromisos? Sobre el moviment d’escriptors revolucionaris catalans // La projecció social de l’escriptor en la literatura catalana contemporània, Barcelona: Punctum i GELCC, 2007.

10. Puig i Ferreter Joan. Francesc Payarols, traductor del rus // Publicitat, núm. 17187, 10 de maig del 1929. P. 6.

11. Nin Andreu. Grandesa i decadència de la novel·la soviètica// Revista de Catalunya, XIV (maig, 1934).P. 99-117. Далее страницы этого издания указываются в тексте.

12. Polonski Viacheslav. La literatura rusa de la época revolucionaria. Madrid: España, 1932.

13. Троцкий Лев. Литература и революция. Москва: Издательство политической литературы, 1991.С. 147.

14. Declaración de León Trotsky sobre el asesinato de Andreu Nin // Solano, Wilebaldo. El POUM en la historia: Andreu Nin y la revolución española. Madrid: Los libros de la Catarata, 2000. P. 273.

15. Nin Andreu. Grandesa i decadència de la novel·la soviètica. P. 112-113.

16. Ibidem. P. 116.

17. Pilniak Boris. El Volga desemboca al mar Caspi. Badalona: Edicions Proa, 1931.

18. Ibidem.P. 6

19. Ibidem. P.6.

20. Nin Andreu. L’obra i l’autor // Bogdánov, Nikolai. La primera noia. Història romàntica. Badalona: Edicions Proa, 1935.P. 5.

21. Ibidem. P. 8.

22. Zoshchenko Mikhail. Prou compassió! Barcelona: Quadrens literaris, 1936.

23. Nin Andreu. El transformista. Conte de Mikhail Zóixenko // Mirador, 96 (4 de desembre, 1930).P. 4.